Обсуждение спектаклей и театров Санкт-Петербурга

[Лавров]

Обоими
_________________
Самураи в траве неспроста

[НекрЫсь]

Впервые в жизни вживую побывал на выступлении "Лицедеев".
Очень рад, что побывал. Но мне немного грустно.
Знаете, чем дальше, тем чаще нас посещают мысли, вроде: "эх, вот раньше был же смешной КВН. Вот бы увидеть сейчас такой же, но ведь невозможно это, время другое, люди не те".
Это относится не только к КВН, это относится буквально ко всему. Каждому хотелось бы встретить девушку одетую по давно ушедшей моде, хлебнуть кефира из бутылки с зеленой крышкой,влезть в машинку на автодроме и выйти на сцену тюта, чтобы она снова казалась огромной.
И вот в "Лицедеях" это вполне осуществимо.
Это действительно спектакль прямиком оттуда, из перестроечных восьмидесятых. Не в смысле нафталин, а в смысле проникнутый надеждой и здравой иронией. Да это десять реприз, сыгранных взпослыми для детей и для взрослых и для себя и это можно, и нужно смотреть, как нужно есть фрукты, чтобы вырасти большим и сильным.
Да человек, который в детстве смотрел блю канари по телевизору, может наконец заплакать над канарейкой, но клоун заплачет все равно горше.
Ведь это, феллиниевское понимание клоунов предполагает грусть по умолчанию, что делает его неуязвимым к мелочам вроде "боже, как обветшали стропила в цирке". Тем более, что цирк как раз в прекрасном состоянии, а то, что он на четвертом этаже дома, делает театр Комедии менее одиноким.
Моя грусть не об ушедшем, а вот об этой самой защищенности. Они останутся, эти парни с концертинами и сачками. Что бы с нами (да и с ними) не произошло, они останутся, превратившись в сказку, в горящие огни.
В этом есть что то от магии августовского звездопада.
_________________
Dum spiro - spero
Spero, ergo sum

[НекрЫсь]

В одном из лучших советских детективов - повести А.Жаренова "Фамильная реликвия" идет речь о пожилом толстеньком актёре-комике оставившем театр из- за прогрессирующей близорукости (это важно по сюжету, из-за этого в итоге человека убили).
[b]
"...а очков он никогда не носил. Было бы смешно надеть на Шмагу, например, очки - что бы из этого вышло?
Я согласился с тем, что из этого ничего бы не вышло..."[\b]

Шмага, это персонаж Островского из пьесы "Без вины виноватые", персонаж комический.
И в театре Ленсовета в спектакле по этой пьесе (с Дашей Циберкиной в главной роли, кстати говоря) Шмагу играет актёр Евгений Баранов. Памятный мне ролью Короля сразу в нескольких "Снежных королевах" (я видел их там три!) и Борменталя! Жаль, что мало кто помнит ленсоветвоский вариант "Собачьего сердца" с нестандартным раскладом визуальных образов. Борменталь там был молодой, толстенький лысеющий с усами - этакий доктор Ватсон, Шарикова играл Мигицко, соответственно это был хоть и дворовый, но породистый пес, с чертами сенбернара, а то и борзой, но самый удивительный там был профессор Преображенский - сорокалетний красавец с проседью, настоящий доктор Астров. А Швондера играл замечательный актер Лыков, известный также как Казанцев-Казанова.
Это был отличный визуальный ряд персонажей, созданный еще до стоьл же отличного фильма Бортко, приучившего нас к тому, что Швондер это только Карцев, а Преображенский - только Евстигнеев.

Так вот, Евгений Баранов, которому в Борментале было чуть за тридцать, а сейчас семьдесят, играл Шмагу в очках! Именно пожилого Шмагу и именно в очках, правда смахивающих на очки кота Базилио. Насколько все таки исподволь поменялась эстетика театра, если в семидесятые годы даже проницательный сыщик Зыкин считал абсолютно невозможным на сцене (и даже определяющим в жизни) то, что стало в порядке вещей сейчас. Ну да, "Без вины виноватых" в Ленсовета играют просто в неисторических костюмах, как мы Гамлета или Тартюфа например. И - ничего. Шмага в очках, Эльмира в очках...

Теперь осталось выяснить, не у Жаренова ли взяли Стругацкие сыщика Зыкина для своего "Миллиарда лет...".
_________________
Dum spiro - spero
Spero, ergo sum

[НекрЫсь]

ОБРАЗ ТЕНИ.

Было бы сложно и даже противоестественно говорить о спектакле «Тень», поставленном Ю.В.Красиковым, не вспоминая спектакли той золотой и серебряной поры, когда в ТЮТе играли «Тень» (с участием Юрия Владимировича), а позже и «Пер Гюнт» (в его постановке). Лично я не буду и пытаться избегать сопоставлений, при том, что спектакль увиденный в театре «Образ» конечно никоим образом не ремейк, и сыгран актёрами, никогда не выходившими на тютовскую сцену.
Эта «Тень» вновь – классическое дословное прочтение гениальной пьесы Шварца, что не может не радовать зрителей, измождённых необходимостью смотреть бесконечные пьесы Богомолова, Могучего и ещё более известных и одарённых драматургов, по странной случайности называющихся так же, как произведения классиков. К этой «Тени» никакой отсебятины не добавлено, и, что важнее, мысль великого советского сказочника не искажена. Та же история, рассказанная сегодня.
Вот и подумаем, усевшись в уютном зрительном зале – вспоминается ли старый, тютовский спектакль? Вроде бы нет, ведь на сцене никелированная кровать из двадцатого века, на ней спит человек. Вероятно, это Учёный, ведь мы же знаем пьесу. И вероятно, всё тут будет осовременено, без занавеса, а на столе закрытый ноутбук, ведь учёным в наши дни, не полагается останавливаться в гостинице без ноутбука. Перед сценой валяются такие, знаете, мягкие бесформенные кресло-мешки черного цвета – ну наверное как это положено, ими будут швыряться курортники. Хорошо бы, чтоб не людоеды.
Зрители смотрят на спящего и судачат о том, как тяжело быть актёром. Как это наверное стрёмно, так вот спать и не двигаться. Д.Лавров мог бы многое рассказать на эту тему. Учёный, кстати, двигается, ворочается во сне. И вот погас свет и… чёрные мешки оживают.
Оказывается, пока мы смотрели потешались над актёром в луче света, мы не подозревали, что у самых наших ног неподвижно притаились ещё десять. И вот им-то дышать и ворочаться было никак нельзя.
Вот и пойми, что тут вспомнить? Пера Гюнта 2005 с его постоянными сюрпризами или пролог Тени 1992, где тоже ведь танцевали люди с тенями. В другом смысле, но танцевали. Я и про то и про другое подумал уже после пролога, который задал настроение спектаклю – эта сказка кончится хорошо, как у Шварца, но будет грустной и страшной, как у Андерсена.
Люди-тени, люди-чёрные мешки, разумеется будут с нами весь спектакль и некоторые сцены от их присутствия поменяются радикально, ни на йоту не отступив от текста. Например объяснение с принцессой на балконе. Это никакой не растопленный лёд идиотского воспитания искренней душевной теплотой. Это встреча двух сердец, заранее обречённая на провал. Принцессу съедают уже здесь, когда она начинает крыть своими убедительными чеканными формулировками о том, чтобы учёный не нарушал её личное пространство, что если он такой умный, то почему такой бедный и что правда брат она в Балабанове … Простите. Иными формулировками но о том же, что все люди негодяи. Она чеканит, а тени всё ближе, всё ближе… И собственно принцессы-то уже и не стало, но тут каким-то образом, то ли Учёный что-то такое обронил, то ли фонарь на улице зажёгся, но короче говоря, она даже что-то сказала не то, что в соцсети вычитала. И ушла. А следом ушла тень, и не просто ушла, а повергнув учёного на землю. В спектакле 92 года тень на момент ухода ещё слаба, ещё ползёт и прячется. Увы, в 2025 году сильная тень уже не экзотика.
Вряд ли я домысливаю авторское решение, потому что буквально о том же достаточно ясно говорится в сцене с курортниками. И если сестра Милосердия вызывает печаль тем, до какой же бесполезности смогла докатиться отдельно взятая медицина там, где она не столько лечит, сколько обеспечивает комфортную постановку диагноза любому, кто себя не бережёт, то сестра Развлечения это уже отчаяние с вайфаем на голове. И максимум этого отчаяния возникает дважды, первый раз, когда выясняется, что и салочки и кошки-мышки у нас давно не беготня по двору, а приложения на смартфонах. А второй, когда одинокая курортница теряется в парке, и бегает по нему, как медвежонок Умка пока её не станет жаль. И тут-то и выясняется, что она потеряла не друзей, не компашку и даже не тусовку свою. Она сигнал роутера потеряла.
Черт возьми, это вроде бы злободневная сатира, а вроде как и грустно ужасно. Получается, что ещё тридцать лет назад сказочную страну населяли сволоичи и интриганы и, оказывается, это было ещё очень неплохо, поскольку с ними хоть поговорить можно было.
Персонифицированно это выражает Юлия Джули, яркая, и чрезвычайно мультимедийная, её близорукость в том, что она не отрывается от смартфона даже при беседе и собеседников узнаёт на селфи. Удивительным образом, оказывается, что именно это Шварц и описывал почти сто лет назад.
Меня не удивило, что министры оказались непохожи на наших. Наши были неповторимы, и копировать их фактуру бессмысленно, но всю дорогу я думал о том, насколько же простыми средствами Серёжа Николаев обозначал важнейшие драматургические моменты. Ведь наши министры потому и составляли совершенную пару, что было подсознательно ясно, почему рулят именно эти двое. Не один и не дюжина. Потому что финансов он главный по понятным причинам. А первый он вроде не главный, но без него нельзя, почему? В исполнении Николаева это было ясно – потому что он СИЛОВИК. И дело тут не в раскраске пижамы, а в том, что министр-силовик это не Джеймс Бонд и не Терминатор, а именно такой вот пышноусый, побитый молью остолоп, который тем не менее отдаёт команды – и страже, и полиции и палачам, и чемонанчик с красной кнопкой приносит именно этот придурок.
В спектакле 25 года финансист по-прежнему вызывает отвращение, а вот премьер как-то стушевался. И в самом деле – часто ли вы слышите про премьер-министра, включая в наши дни телевизор?
Удивило меня, что так мало простора режиссёр лакеям. Скорее всего он помнит, на что способны лакеи если дать им волю. Да, они пели на концерте, но в целом министерский блок, да и вообще придворная камарилья оказалась не столь уже смертоносной как казалось раньше. Это не они доводят до плахи Ученого. Тень в этой истории не столько карьерист, сколько призрак, демон – вырвавшийся из бесчисленного племени теней, выражающий не человеческую подлость, а азарт мертвой потусторонности. А все эти людоедики-министрики это так – медийные фигуры, которые хорошо видны при свечах в тронном зале, но стоит тьме затопить дворец – и нет их.
Занятная пара людоедов, вроде бы предсказуемые, но зато очень непохожие фигуры, как ладья и конь. Шеланковско-Абаевского грубого обаяния в них мало, их трудно представить приятелями, скорее они полная противоположность традиционной и нестандартной ориентации, на поверку оказывающихся одинаково раздражающими, когда парад неважно под какими знамёнами показательно гордится чем-то своим, перекрыв Невский.
Доктор в этой постановке возрастной, что, как ни странно, играет на руку именно лирической и даже чувственной составляющей его отношений с Юлией, да и всем. Это Чехов, счастливо излечившийся от туберкулёза, но не от пессимизма. Через какое-то время становится ясно, что это не он пообтрепался, а просто его сверстница Юлия имеет достаточные возможности, чтобы выглядеть значительно моложе их общего восьмидесятнического поколения, доктор-то не в барокамере спит, он работает, и никакой он не подкаблучник – потому что жены его что-то не видно, а курортницы так и кишат со своими подколенками, а что он подколенок не видел, что ли?
А теперь, пожалуй, можно сказать и про основную раскладку сил добра из зла, которых в этой пьесе, как известно не двое, а трое.
Удивительное дело, но Тень и Аннунциата весь спектакль погружали меня в ощущение машины времени. Я честно ожидал, что ничего кроме ревности при просмотре заглавной роли не испытаю, либо я буду постоянно мысленно кричать: да что вы творите, либо наоборот вздыхать – эх, а я так уже не смогу. Я же смотрел сцены с этими двумя персонажами, как будто заглядывая в 1992 год. И технические моменты, и интонационные и трактовочные – всё казалось настолько знакомо, как будто я стою за кулисами, а состав не мой – знакомое ощущение? Тут не ревнуют и не восхищаются, тут невольно следят за текстом и думают – ну хоть бы по мизансценам шли. И хотя мизансцены были совершенно другие, по окончании эпизода я испытывал радость – молодцы, вы там, в 92-м, чётко работаете.
А вот Учёный тут другой. И я вновь не могу сказать ничего точнее, чем то, что Учёный тут теперешний. Он не грустнее, не несчастнее. Если у него чуть меньше наивности и надежд на будущее, ну что же, он ведь вместе с нами дожил до 2025, а тут, знаете не пик Оптимизма. Становится ли он от этого менее позитивным, умным, смелым? Он – нет. А вот его поступки – те же самые, что и раньше воспринимаются как-то иначе. За его подвигом, за его принципиальностью видна не столько победа гуманизма, не столько открытие истины, сколько способность не уронить себя, сохранить лицо. И в этих условиях, в условиях, где не в одной сбежавшей тени проблема, а в их бесчисленности – история про то, как человек не стал подлецом становится столь же увлекательной, как когда-то сказка о том, как человек пошёл на плаху и вернулся живым и с новой невестой.
Не все из сказанного я прямо-таки достоверно разглядел на спектакле. Но примерно так я его понял, и желаю коллективу театру «Образ», чтобы зрители снова и снова погружались в похожие размышления на их спектаклях. Потому что в конце концов то, что в двадцать пятом году мы сидим в наполненном зрительном зале и смотрим от начала до конца сказку в трёх действиях, которую отдельные зрители буквально знают наизусть… Это и есть самое важное. Будь я Евгением Шварцем, я был бы просто счастлив.
_________________
Dum spiro - spero
Spero, ergo sum