Двое с бульвара

НекрЫсь

Эрик сказал про хороший фильм

НекрЫсь

Зная Эрика, я возьмусь предположить первое его возражение. Эрик почему-то считает, что самая большая ошибка его окажется несущественной, если он найдет ошибку допущенную кем-то еще, например собеседником. Это странное мнение. Но скорее всего Эрик захочет возразить что-нибудь вроде:

- Неужели ты сам никогда не называл хорошие фильмы "плохими и вредными" по причинам личного характера?

Для экономии времени, я отвечу сразу.
Как и всякий человек, я называю фильмы плохими. Чаще всего такая характеристика означает "мне не понравилось". Мнение это частное и поэтому бессмысленно разбирать, назван ли "плохим" хороший фильм. Фильм который нравится одному человеку всегда может не понравиться другому - это очевидно.

Другой вопрос, когда кроме мнения приводятся аргументы.
Да, иногда я берусь объяснить почему такой-то фильм не только не понравился мне, но по-моему и плох. Я могу сказать например, что фильм, где к тексту Пушкина написали отсебятину плох именно за счет этого. Конечно на это всегда можно ответить "и чо?", или "а по-моему этот суп от этой мухи стал только краше". И по большому счету и здесь обсуждение сводится (вернее может быть сведено собеседником которому истина не так интересна, как отстаивание откуда-то взятых аксиом) к обсуждению вкусов. Муха в супе противно, но это необъективно. Всегда найдется упрямец который ее проглотит ради того, чтобы доказать свою оригинальность.

Но совсем другое дело "вредный". Если в супе разведен цианид, самый упрямый спорщик не сможет его выпить ради того, чтобы спросить "и чо?".
Фильмы или книги редко можно назвать вредными. Но если уж я называю их "вредным", то да, я могу объяснить, кому и чем данное произведение нанесет конкретный, не сводимый к вопросу о вкусах, вред. То есть вред здоровью или жизни.

А ты, Эрик, вряд ли сможешь объяснить то же самое для "Капуцинов".
_________________
Dum spiro - spero
Spero, ergo sum

Эрик М. Кауфман

Мелодрамы забыл! Wink

_________________
Конечно, я — засасывающая черная дыра хаоса... Но все-таки... я довольно классный!
(с) Хэнк Моуди

Если не встанешь на какую-либо сторону, то становишься врагом для всех.
(с) Раде Шербеджия

НекрЫсь

И животноводство.
Очевидно твой органчик совсем заклинило. Какие мелодрамы? Ты совсем не читаешь перед тем,как ответить?
_________________
Dum spiro - spero
Spero, ergo sum

Эрик М. Кауфман

Животноводство-то тут с какого бока пришлось??? Shocked

Читаю, не сомневайся:

НекрЫсь

Перечитай "Хромую судьбу", и вспомнишь, при чем тут животноводство.

Твой эгоцентризм продолжает сбивать тебя с толку. Это ты готов объявить вредным фильм за то что он тебя обидел лично. Но это неверный ход мысли.

Я терпеть не могу мелодраму,но надо признать,что она не из арсенала мистера Секонда. Да она старается угодить зрителю. Но угождает не инстинктивным,биологическим потребностям, как триллер или эротика, а более социальным. Поэтому от мелодрамы,как бы она меня не раздражала,ни один ковбой свиньёй не станет. По-моему это не должно вызывать сомнений.

Именно поэтому эпизод с мистером секондом правдив. Есть кино и вообще искусство,которое человека может не возвысить, а погубить. Секонд торгует именно таким. А мелодраму мог показывать скорее Фест.
_________________
Dum spiro - spero
Spero, ergo sum

НекрЫсь

Я, пожалуй, продолжу высказываться по поводу мистера Фёста и мистера Секонда, потому что мне все больше кажется, что «Человек с бульвара» если чем и ценен, то не драками и песнями, которые там конечно хороши, но много есть хороших драк и песен, а той самой идеей, которая вызывает у Эрика обиду, а у меня глубокое сочувствие.
Именно сопоставлением Фёста и Секонда, как представителей противоположностей. Особого типа противоположностей.
Фёст вроде бы совершенно непохож на персонажа Боярского. Фёст идеалист и подвижник, а Черный Джек – бандюга и убийца. Но в финале они уезжают вместе.
Фёст непохож и на персонажа Табакова. Кабатчик – торгаш и серость. Но он способен понимать прекрасное, и так и не смог победить Фёста.
А Секонд – смог. Он довольно сильно похож на Фёста. Он тоже киношник. Он тоже интеллектуал и интеллигент, и по-своему подвижник. Он даже не то, чтобы подлец.
Он – человек искусства, который искусству не служит, а искусством пользуется. Гад он.

И именно тут возникают возражения Эрика, и все им подобные. Тут оппоненты Фёста обычно берут слово, и слово это оказывается уместным скорее на школьной переменке, чем в серьезной беседе. «А ты докажи!», говорят оппоненты. Докажи, что он гад!
Докажи, что Секонд не служит искусству.
Докажи, что немецкие экспрессионисты чем-то опаснее для человечества, чем Чаплин. Да, посмотрев экспрессионистов некоторые люди стали фашистами, но ты докажи, что это не случайность! А может и после Чаплина кто-нибудь стал бы! Да вы лучше посмотрите, как талантливо снят этот триллер. Нет, говорят другие, вы лучше посмотрите, как талантливо сняты штаны в этом театре! А вот в том театре голубя во время спектакля разрывают, а в том фильме кого-то душат, насилуют, и ноги отпиливают. Но вы докажите, что это плохо!

Доказать что чего-то не было бы, нельзя. Зато можно показать, продемонстрировать. И для того, чтобы это сделать, нужно куда-нибудь отодвинуть всю эту мишуру, которую примешивают сюда люди талантливые, но эгоцентричные, и поэтому стремящиеся к тому, чтобы искусство и сам их талант были у них вроде золотой рыбки, на посылках.

Мистер Секонд часто возит с собой фильмы про отрубленные пальцы. Но мистер Секонд умница и человек широкой эрудиции, хотя и гад – он этим не ограничивается.

Вопрос ведь в чем. Можно ли сказать ПРО КАКОЕ-ЛИБО ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА, что оно плохо, вредно, нечестно, даже при условии, что оно талантливо? Если да, то «Капуцины» не соврали – мистер Секонд – гад, ковбоям его кино не на пользу.

Мы привыкли к тому, что подобные вопросы возникают при разборе чего-то провокационного. Бодлер написал стихи про дохлую лошадь, и через сто лет Кинчев будет многозначительно читать эти стихи под музыку, а старенький преподаватель киноинститута вопрошать – да слыхали ль вы стихотворение «Падаль», эту новую эстетику безобразного?

Слыхали ль. Но давайте мы разом уберем все провокационное. Ни трупных червей, ни снятых штанов, ни «футбол для фанатов, менты - козлы».

Вспомним поэму «Хорошо» Владимира Маяковского. Ту ее часть, где рассказывается, как прекрасно всё теперь, в двадцатые годы двадцатого века стало благодаря тому, что пару лет назад случилась революция. И главное, как теперь все хорошо-то будет, когда после многотысячелетней истории человечества, все наконец послушали красивого двадцатилетнего горлана-главаря и сделали революцию.

Сидят папаши –
Каждый хитр.
Землю попашет –
Попишет стихи.

Восемь слов. Ни Маркс, ни Ленин, ни Мао не могли при помощи восьми слов объяснить социальную модель нового общества и ожидания личностного роста человечества. Маяковский смог. Он ведь не просто сказал, что крестьянам после революции станет так хорошо, что они поголовно будут развлекать себя не водкой и драками, а личностным ростом и поэтическим творчеством. Он умудрился еще избавить эту картину от неубедительной пасторальности. Они же у него не с крылышками на облаках сидят. Им найдено точное определение – это «хитрые папаши», это крестьяне себе на уме, но даже природная крестьянская склонность видеть выгоду в новых условиях оборачивается чем-то прекрасным – даже хитрому посконному папаше очевидно, что круто и любо после сельскохозяйственного труда немножко посочинять стихов. И ведь ни слова лжи, мы же все согласны, что это любо и круто. Нам же нравятся сказки про хитрого балду, про Ивана дурака с гуслями, про братца-кролика, который обчистив чужую делянку начинает играть на банджо.
Маяковский всё это изложил в восьми словах. Мимоходом еще изобретя пару новых небывалых, и потрясающих по фонетике рифм.
Маяковский - гений.

Только Маяковский соврал.
Он писал это уже тогда, когда хитрые папаши поднимали крестьянские («кулацкие» конечно же) бунты в Тамбове, а поэты-интеллигенты и поэты-морячки долбили из кронштадских пушек по кронштадтскому льду, по которому бежали другие поэты. И это были только двадцатые. Еще до продразверстки. И все последующие семьдесят лет социализма папашам-крестянам предстояло заниматься самыми разными делами – воевать, умирать, сидеть в лагерях, голодать и бунтовать.
И только одно оставалось стабильным – способы отдыха. Это не всегда была водка и драка. Но это никогда не было сочинение стихов.
Прошу понять меня правильно. Было бы точно такой же неправдой сказать, что крестьяне поголовно не любили советскую власть. Очень многие любили ее и были счастливы. Были такие, которых не посадили в лагерь и не убили на войне. Были и такие, которые учились сочинять стихи и становились профессиональным поэтами.
Но не было (и видимо не будет) таких, которые «попашут – попишут». Поэт утверждал, что с изменением социального строя исчезнет противоречие между духовным и физическим трудом. Он имел в виду «хорошо бы, чтобы исчезло». Хорошо бы. Но оно не исчезло. Как, увы, не исчезнут противоречия между мужчиной и женщиной, между личностью и обществом, между молодостью и старостью.

Маяковский соврал. Соврал не против своих убеждений – против реальной жизни соврал. Он не написал, как оно есть. Он написал, как по его убеждениям хорошо бы, чтобы было, хотя и никогда не будет. И сделал вид, что так уже и есть.
Он не служил в этот момент искусству. Он заставлял искусство – свои гениальные рифмы, свою способность уложить смысл в восемь слов – служить. Может быть себе служить, своим личным убеждениям, своему личному желанию, чтобы революция о которой он горланил, оказалась чем-нибудь стоящим большего, чем выстрел в висок. Может быть даже и не себе служить, а идее, делу, стране. Это неважно в данном случае.
Но так или иначе, Маяковский написал гениальные стихи и соврал. От этих стихов ковбоям, как впрочем и крестьянам, как впрочем и поэтам один вред.
Так что у мистера Секонда в саквояже не только триллеры.
_________________
Dum spiro - spero
Spero, ergo sum